Прокладка зимника

Северо–Соленинский промысел — не самое доступное место для таких «праздных» гостей, как мы, — журналистов и фотографов. И вместе с тем он наиболее притягателен и заманчив. Одно имя — Купол — как таинственно звучит. Кроме того, он дальше всего находится от Норильска и от Дудинки и так далеко забрался на запад, что даже пересек границу Таймыра: административно Северо–Соленинское газоконденсатное месторождение (ГКМ) находится на территории Ямала, а это уже Тюменская область. Соответственно и налоги за недропользование идут в казну соседей, и санрейс при необходимости летит оттуда. Да что там, от Купола до ближайшей скважины тюменских нефтяников — всего 65 километров, а до Дудинки — все 180.

Вездеход «Тайга»

И для Норильска–города, и для Норильска промышленного Северо–Соленинское ГКМ было и остается надежной опорой. Это самое крупное из уже освоенных месторождений. Первоначально Соленинское, названное в честь реки Соленой, геофизики открыли еще в 1969 году. В дальнейшем было установлено, что это два находящихся рядом крупных месторождения, которые стали Южно– и Северо–Соленинскими. Северное было самым перспективным из уже разведанных: только первая его скважина давала около 350 тысяч кубометров газа в сутки. Факел над этой скважиной зажегся 26 декабря 1982 года. Три дня пламя освещало полярную ночь, затем газ Северо–Соленинского был подан в трубопровод. Официально новое месторождение было введено в эксплуатацию в начале января 1983 года. Свое второе имя промысел получил за рельеф местности: газовые месторождения нередко образуют своеобразную выпуклость — купол. На Северо–Соленинском месторождении и сегодня держится добыча газа на Таймыре, здесь получают до 40% от всего объема голубого топлива, которое идет в Норильск и Дудинку. В сутки на Куполе добывается порядка 3,5 миллиона кубических метров газа. Сейчас в активе Северо–Соленинского — 72 эксплуатационные скважины, находящиеся в радиусе 10–12 километров от поселка, 60–62 из них работают зимой, остальные ожидают ремонта. Запасов газа здесь хватит еще лет на десять, дальше возможна установка нового дожимного оборудования, которое позволило бы эксплуатировать скважины с низким давлением. на вахте здесь работают около 130 человек. Их основные задачи — добыча газа и подготовка его к транспортировке. Есть на промысле и настоящие старожилы, люди, без которых Купол уже сложно себе представить.

Интигам ГУСЕЙНОВ,   заместитель начальника Северо–Соленинского промысла:     – В 1985 году я окончил Бакинский нефтяной техникум и по распределению попал на Таймыр, на Северо–Соленинский промысел. Начинал как простой оператор, затем стал мастером, дошагал по всем ступенькам до   замначальника промысла. Купол стал моей малой родиной. Когда я сюда приехал, здесь было всего шесть скважин. Все остальное при мне построено, запущено, введено в эксплуатацию.   В наши дни это мощный единый комплекс со своей электростанцией, водоснабжением, ремонтными бригадами. Более того, наша подстанция, которая выдает 2,5 тысячи киловатт, питает еще и Южно–Соленинское, а летом и Мессояху — с ними Купол связывают линии электропередачи. Начальнику промысла необходимо вникать во все работы, «неважных» мест в едином организме нет, все взаимосвязано. Даже обслуживающий персонал играет очень большую роль. Кстати, на мой взгляд, самая тяжелая работа на промысле — у поваров на кухне. Попробуйте целый день простоять в горячем цеху, у плиты, накормить трижды в день больше ста человек, да еще чтобы ассортимент горячих блюд насчитывал шесть–семь вариантов.   Вообще, промысел — большая семья. 130 человек, каждого ты почти ежедневно встречаешь, каждого знаешь по имени–отчеству. Эта работа научила меня беречь людей — они основа любого производства — и даже немножко психологом сделала. И я могу гордиться тем, что среди молодых специалистов много моих учеников, и даже мой нынешний начальник тоже один из них. Это правильно, ведь кто–то должен нас заменить, когда мы уедем на материк.   Я всю сознательную жизнь на Севере. Первые годы на Таймыре я все думал о том, чтобы вернуться домой, работать в Азербайджане, но со временем эта мысль меня покинула. Сейчас приезжаю домой, и через месяц–два уже чувствую себя не в своей тарелке, чего–то не хватает. Хотя мечта закончить, наконец, трудовую деятельность и поехать «помидоры выращивать», остается. У меня там сад большой, я в нем весь отпуск провожу. Бог создал мою родину как рай, а меня куда–то понесло. Здесь, на Севере, своя специфика, на материке что–то может и подождать, а тут мороз сокращает отведенное тебе время до часов и минут.   Я и сам попадал в переделки. В 1987 году у нас произошло самопроизвольное открытие запорного устройства. На меня и моего напарника вырвалась струя газа под давлением в 55 атмосфер. Зима, газ низкой температуры плюс жидкая фракция — я был облит конденсатом. Хорошо, что струя откинула меня поближе к выходу, еще бы минут пять я там пробыл — обморозился бы совсем. И еще очень повезло, что искры не было... Выбрался я, побежал на «гребенку», перекрыл подачу газа. Когда возвращался, мне на помощь уже бежала бригада. Помню, как «дед», пожилой слесарь, ножом с меня срезал одежду, пропитанную конденсатом.   Самое важное на Севере — взаимовыручка, одному на-   едине с природой, с этими расстояниями не справиться. И это отношение я не только на своих специалистов распространяю, но и на местных жителей. Даже когда одно время нам запрещали им помогать, я все равно их поддерживал, если обращались, и они мне отвечают уважением. С одной ненецкой семьей из Гыданской тундры я давно общаюсь, они к нам зимой регулярно прикочевывают. У них как–то чум сгорел, я им помог его восстановить, а они мне за это молчком, «заочно» подарили оленя. Олень этот пасся у них, приносил приплод, и когда «моих» оленей стало три, семья эта меня в чум пригласила и рассказала про «мою собственность». Сейчас этих оленей то ли 14, то ли 16, не помню точно. Их пасут со всем стадом, но от четырехсот остальных оленей отличают, не трогают. Так что я, наверное, единственный азербайджанец, у которого есть свое оленье стадо.

Самый большой цех на Северо–Соленинском промысле — транспортный, и это неудивительно: большой разброс объектов, спецтехники много. Операторы по добыче газа ежедневно ездят на вездеходах осматривать скважины. Специалисты из управления магистральных газопроводов обслуживают участок трубы от Южно–Соленинского промысла до Пелятки, это около 85 километров. Их энергопоезда — несколько тракторов, трубоукладчик, передвижная электростанция, жилой модуль — в течение 15 дней идут вдоль трубопровода, восстанавливают его проектное положение, чтобы исключить возможность повреждений.

Строительство электростанции на Северо–Соленинском месторождении. 1987 год

А еще все пять поселков «Норильскгазпрома» связаны между собой тонкими ниточками зимников. Это единственные дороги, соединяющие газовиков с сентября по июнь. А весной, когда длинный световой день и самый прочный лед на Енисее, поселки «Норильсказпрома» соединяются зимником и с Дудинкой. Каждый год зимники пробивают заново, а после каждой пурги — обновляют. Накатывают эти снежные дороги несколько тракторов, которые тащат за собой волокуши, разравнивают путь. Но все–таки первыми везде проходят вездеходы — разведчики тундры. Поэтому вездеходчики на промыслах, можно сказать, – отдельная каста.

Осмотр оборудования

Геннадий КЛИМЕНКОВ,   водитель вездехода Северо–Соленинского   участка управления технологического транспорта и спецтехники:   – В Норильске я живу сорок лет, приехал сюда сразу после школы. Сначала работал сварщиком, строил «Надежду». Вездеходы долго проходили у меня по разряду хобби: с тех пор, как в 1979 году с друзьями собрал первую машину и поехал в сторону Снежногорска хариусов ловить. Тогда и тундрой заболел — охота, рыбалка. 13 лет назад перешел в «Норильскгазпром». Тогда вездеход и стал работой. Но теперь у меня дома в гараже стоит личный вездеход: приезжаю с вахты и с одних рычагов за другие пересаживаюсь. Бывал везде, все окрестности вокруг Норильска в радиусе ста километров и далее изъездил. После долгих поездок и во сне рычаги продолжаю дергать.   Самое сложное в работе вездеходчика — погода. Она изобретательна, каждый день что–нибудь новое придумывает: пурги, морозы, туманы, снегопады. Хуже всего, когда нет видимости: вездеход может идти без дороги, без зимника, без колеи, а при отсутствии видимости — нет. Это специфика езды по бездорожью: ты должен смотреть вперед, читать дорогу на максимально далекое расстояние. Вездеход резко не остановишь, это не машина. Так что главный принцип вездеходчика: не видишь — не едешь. Если метель задула, собираемся вместе с другими коллегами, кто в дороге застрял, стоим, ждем погоды. Так можно и день простоять, и два, и три. А что поделать, торопиться некуда. В задаче вездеходчика вообще есть только расстояние и скорость, причем небольшая, а временных рамок в этих условиях нет: как погода скомандует, так и будет.   Главный талант вездеходчика — умение ориентироваться, запоминать детали местности, примечать направление ветра. Тундра только новичкам кажется плоской, как стол. Конечно, здесь рельеф попроще, чем в районе Норильска. Но и здесь — болота, ручьи, глубокие овраги. А еще нужно постоянно контролировать дорогу и сам вездеход. Я, например, никогда не ставлю в кабину магнитофон, потому что всегда должен слушать «железо» — где что защелкало, зарычало. Да и не до музыки в дороге. Тундра тебе быстро «развлечение» найдет, только расслабься, отвлекись. Я на вездеходе за эти годы и тонул, и горел, и падал. Но меня никто не вытаскивал, сам всегда выбирался.   А еще надо всегда помнить про свою технику. Вездеход — он как живой, на твое настроение реагирует, это вам любой водитель подтвердит. Когда с ним копаешься, ремонтируешь, он это ценит. Если бросаешь на авось, значит, будешь его в тундре чинить. Тепло свое не отдашь, руки не приложишь, не пово-   зишься, работать не будет, проверено.

Игорь БОЛДЫРЕВ,   водитель вездехода Северо–Соленинского участка   управления технологического транспорта и спецтехники:     – В Норильске я живу с семи лет. Помню, пошел я как–то в кино, в кинотеатр имени Ленина. А перед началом сеанса показывали киножурнал про тундровое такси — вездеход. Посмотрел я на таймырских вездеходчиков, как они газовиков из «Норильскгазпрома» возят, понравилось. Так у меня появилась голубая мечта. В армии я был механиком–водителем, а когда в 1984 году вернулся, сразу пошел в «Норильскгазпром» работать. Начинал с Южно–Соленинского, возил по скважинам операторов добычи газа на ГАЗ–71. «Газон» и сейчас – моя любимая техника: надежный, простой. Мне предлагают на «Тайгу» пересаживаться, а я не хочу. Это хоть и комфортный вездеход, но технически недодуманный, сырой и очень прожорливый. Хотя вездеходы ГАЗ на промыслах доживают последние дни, их постепенно выводят из эксплуатации. Это понятно: на производстве вся техника должна быть одной модели, чтобы запчасти и расходники были одинаковыми.   За тридцать лет кого я только не возил: и геологов, и операторов по скважинам, и энергопоезда вдоль магистральных газопроводов сопровождал, и на строительстве нитки газопровода до Пелятки ездил. Конечно, в последние годы наша работа стала намного безопаснее: у нас и рации появились, и навигаторы. А все–таки главный прибор — собственная интуиция, она меня еще ни разу не подводила. Помню, еду однажды, и вроде все видно, но облачность низкая, все серое, все сливается, теней нет. Вглядываюсь, аж глаза слезятся, но чувствую, что где–то тут должен быть козырек над крутым оврагом. Прошу оператора посмотреть, он говорит — все вокруг ровно. Поверил ему, а сердце застучало, и не зря: почти сразу с пятиметровой снежной стены вниз ушли. До середины кабины в снег зарылись, хорошо он мягкий был. Чудом обошлось без травм. Откопались, выехали сами. А куда деваться, это еще в 1980–е годы было, раций нет, помощи ждать неоткуда.   И все же работа и сейчас тяжелая, мужская: скорости небольшие, а расстояния, наоборот, длинные. Как местные жители говорят: «Карта–то ровная, а тундра совсем другая». Север тем и сложен, что на материке на колесной технике везде проедешь, а тут и вездеход не всегда пройдет. И ездим–то мы не по асфальту... снег имеет десятки состояний: плюс–минус два–три градуса — и он меняется. Но и летом тебя может прижать не хуже. Слышали поговорку, что мысль материальна? Я как–то на собственном опыте убедился в этом. Ехали как–то с Пелятки, и я возьми да подумай: «Что–то я давно коробку не смотрел, давно она у меня ходит». И только подумал, переключаюсь — не едет вездеход: ни рыка, ничего. Посмотрел — вторичный вал срезало. А до промысла — 40 километров и, как назло, ни ветерка, теплынь, комар тучей. Двое суток мы с коллегой пешком шли, а мой спутник меня все проклинал, ему к сыну на свадьбу надо было лететь.   И все–таки даже сейчас, через столько лет, мне моя работа нравится. И хотя труд вездеходчиков считают не связанным с основным производством на газовых промыслах, другую я не ищу и менять не думаю.